… С утра в этот день было так много солнца.
И вдруг ты увидел всех тех, с кем когда-то был рядом.
Комната у тебя небольшая, но люди стояли — как бы это помягче сказать —
достаточно плотно.
Большинство из них было тебе безразлично, но при виде двух-трех у тебя защемило сердце. «Есть ли здесь кто-то, с кем бы ты захотел умирать?», — спросили тебя.
— НЕТ, — поспешно ответил ты.
Слишком поспешно.(с)
… но все же может быть,
что кто-нибудь из них,
еще неназванный, протиснувшись от двери,
мне скажет: «боже мой, да что ж ты так кричишь?
Ну я тебя люблю» — и я ему поверю…
(с)
Последние несколько дней вновь и вновь перечитываю странное произведение... "Книгу Рун" Воденникова... Пожалуй, вполне могу поставить её в ряд с Маркесом и его "Сто Лет Одиночества" как лучшее, что мною было встречено из литературы за прошедший год. Второе я, впрочем, перечитывать пока не решилась. Уж больно давит. Я бы даже сказала - вдавливает. А вот Книга Рун скоро будет выучена мной чуть ли не наизусть. Припадаю к ней, как к источнику живой воды, жадно впитывая слова, пока не почувствую облегчения. И вообще, что уж там, Дмитрий Воденников давно назван моим любимым поэтом. Да. Нравится мне, как он жизнь эту и мир
ощущает... Видимо, во многом по этим ощущениям мы
совпадаем....
Кусочек из вышеуказанной книги, в продолжение эпиграфов.
_______
Из всех русских сказок меня всегда в детстве завораживал только «Аленький цветочек». Не вся эта история с путешествием купца и его нарушенным словом, а совсем другая — основная — любовная его часть. Ближе к концу. Когда Аленушка (или Настенька, или как там звали младшую дочь), уже обещая Чуду-Юду вернуться (то есть надеть кольцо на закате, чтоб неведомый зверь не умер от тоски по ней на своем заколдованном острове), приезжает на короткую — почти солдатскую — побывку домой. А старшие сестры ее обманывают. (То ли от ревности к дорогим подаркам, то ли по плотносбитой коренастой сермяжной бабьей жалости: «что ж ты с уродом и позором таким связалась».) Но факт остается фактом. Они закрывают ставнями окна, и переводят часы. За окнами уже пылает закат, а Аленушка так ничего и не видит.
… Но когда вдруг понимает, что время вышло, что она предательница и убийца, когда срывает ставни и глядит на пылающую полоску багрового закатного солнца, то кричит она сестрам: «Что же вы со мной сделали?», надевает кольцо на палец — и сразу переносится на потемневший остров. Только там уже дурные дела.
Низкие тучи ходят, деревья гнутся, земля стонет и птицы уже не поют.
А на той поляне, где рос тот самый аленький цветочек, лежит, обняв бугорок, мертвое Чудо-Юдо. И шепчет (или не шепчет, а это я сам все сейчас придумал): «Обманула меня Аленушка-Настенька, не пришла».
Ну а дальнейшее всем хорошо известно.
Так вот именно в этом дальнейшем, в самом конце (когда расколдованный принц в сафьяновых сапожках и она в кокошнике уходили играть свадьбу и рожать белокурых детей), я испытывал сильное чувство, что это не его, а меня обманули.
Потому что я бы на месте Аленушки остался бы с Чудо-Юдо. В том его зачарованном виде. Быть добровольным пленником чудища и одновременно его не бояться и быть им любимым — вот оно настоящее горькое счастье. Настоящий красный цветок.
Хотя с другой стороны…. Какой же сладкой болью, тоской должно было сжиматься трусливое человеческое сердце, когда стоишь на пустынном берегу и смотришь (на опять же закатное) бурное безымянное море. Превращение отменилось, все корабли ушли, на острове никого.
А из чащи — протяжный тоскливый призывный вой.
Выходит на каменный пляж могучее заколдованное животное. Пахнет диким зверем.
Ластится.
… А она его гладит потом по квадратной огромной башке и говорит, как Рената Литвинова из фильма «Настройщик»:
— Ничего-ничего, не бойся. Я еще немного с тобой поживу.
(с)